Искали счастья
В 1932 году семья моего прапрадедушки приехала из воронежской деревушки в город Шахты искать благополучия, сытой жизни. А счастье у них было. Прапрадедушка нашел себя в работе на шахте имени Воровского: он стал навалоотбойщиком. Его уважали, поставили бригадиром. Рабочие звали его Антон Николаевич, а ему было всего 25 лет. Купили маленький-маленький домик, скорее, землянку, но свою. В семье было уже двое детей, прапрабабушка Дарья ждала третьего. Шел 1941 год.
Жизнь до войны была хорошей, сытной, материально благополучной. Не привыкшие к роскоши люди радовались обилию продуктов в магазинах и на рынках. Постояв в очередях, можно было купить отрезы на платье, юбки, брюки. Свободное время проводили, общаясь друг с другом. Любили ходить в гости, в городской парк, на танцы. Пели задушевные песни и частушки.
Так было до страшного воскресенья 22 июня 1941 года, когда силы кровавого фашизма обрушили на нашу страну огненный шквал войны. Антон и братья прапрабабушки Дарьи Иван и Дмитрий ушли на фронт. Она осталась с двумя детьми, а 9 сентября 1941 года родилась у нее девочка, которую назвали Надей – Надеждой.
Стояла пугающая тишина
Шахты продолжали работать: нужен был уголь для фронта и тыла. Почти все женщины пошли работать — кто в шахту, кто на поверхности. Дарья, как кормящая мать, работала на поверхности, два раза в день (с разрешения начальника) бегала кормить маленькую Надю, благо все домики располагались недалеко от шахты. На хозяйстве оставался сын Миша, которому было десять лет.
Так продолжалось до прихода в город немцев. Чтобы ничего не досталось врагу, власти решили все шахты взорвать. Мальчишки, вездесущий народ во все времена, прознали про это. Скоро все в округе знали, что предстоит увидеть и пережить. Об этом эпизоде рассказывал прадедушка Миша, сын моей прапрабабушки. На улице 2-я Шоссейная, где они жили, был большой «бугор» — наверное, остатки террикона парамоновского рудника. Все жители собрались там, многие шахты были как на ладони. Воспоминания тех, чье детство пришлось на годы войны, потрясают. Детская память Миши оказалась способной сохранить на всю жизнь мельчайшие подробности, ощущения цвета, запаха. Он рассказывал, что людей было много, но стояла пугающая тишина, а глаза у всех были настолько тоскливыми, что по телу шли мурашки. Послышался отдаленный подземный гул, а потом — оглушительные взрывы с ярким пламенем на месте шахт города. Люди молчали, только в уме помимо воли фиксировалось: «Нежданная», «Артем», «Красина», «Октябрьская», наша — «Воровского». По лицам бежали слезы, никто не вытирал и не стеснялся их — была скорбь: шахта — кормилица, до боли родная.
Фашисты устанавливали в городе свой порядок. Немцы строго требовали по вечерам светомаскировку. Дарья кормила Надю, горела керосиновая лампа. Очевидно, занавеска слегка отодвинулась, стала видна полоска тусклого света. Проходивший мимо немецкий патруль выстрелил в окно. Пуля чиркнула мимо головки ребенка, срезав бантик на шапочке. Прапрабабушка мигом задула лампу, оцепенев от страха, плакала и молча молилась. Потом эту пулю вынули из стены, и она долго лежала на полке серванта как напоминание о пережитом.
Ходила в станицы «за жизнью»
В 1943 году наш город освободили. Потекла голодная, холодная, трудная жизнь. Чтобы спасти детей от голода, многие люди шли в села и станицы Дона менять все, что было в домах хоть немного ценного, на продукты. В станицах люди имели кое-какое хозяйство, выращивали овощи, голодными не были, имели даже излишки. Прапрабабушка Даша тоже, как и все, ходила в станицы «за жизнью», как она говорила. Брала тачку (два больших железных колеса, деревянный настил и ручки, чтобы толкать), грузила в нее уголь, брала отрезы материала и шла обменивать. Ближайшие села и станицы были не менее чем в 30 километрах от города. Неизменным спутником и верным другом Дарьи была собака по кличке Султан. Дождь они вместе пережидали под тачкой, ночью Султан согревал ее своим теплом.
Одному зажиточному станичнику очень понравилась собака. Султан действительно был благородный пес, хоть и дворовый. Станичник давал за него полную тачку тыкв (кабаков, как тогда говорили). Было от чего волноваться: дома три голодных рта, а тачка кабаков сулила долгие сытые дни. Всю ночь терзалась бабушка, глаз не сомкнула, гладила, прижимала к себе собаку, а та, словно чувствуя разлуку, повизгивала, лизала руки и не отходила ни на шаг.
Утром Дарья решилась на обмен, материнская любовь и тревога за своих маленьких детей пересилила какое-то тоже большое человеческое чувство к собаке. Нагрузив тачку кабаков, бабушка поехала домой, не видя от слез дороги. Дети, узнав, что Султана у них больше нет, испытывали такое безутешное горе, что привезенные кабаки вызывали жгучую ненависть. Урчало в детских животиках, но к сваренной тыкве они не дотрагивались. Прапрабабушка не знала, куда деться от осуждающих детских глаз. Спустя три дня, с обрывком перегрызанной веревки на шее Султан вернулся.
А в это время на фронтах Великой Отечественной войны решалась судьба Родины, ее народа. Письма от прапрадедушки приходили редко. Сам писать он не умел, просить других стеснялся.
Солдаты воевали, совершали подвиги, умирали, но не сдавались. Нашей семье повезло, потому что раненые, но живые возвратились все с полей сражений. А детей сберегли их жены, такие, как моя прапрабабушка Даша.
О своей прапрабабушке рассказала Мария Проданец, юнкор ТО «Свой голос» ГДДТ г. Шахты, ученица 9 «Б» класса школы №25
Загрузка ...