Оставалось утешать себя мыслью, что ему уже пришлось побывать в шкуре десантника. Случилось это во время учебы в пединституте, на 3-м курсе филологического факультета.
В те далекие времена в сельских школах ощущалась острая нехватка кадров. И если какая-нибудь молоденькая инженерша человеческих душ, недавно окольцованная под музыку Мендельсона, начинала вдруг любовно растить животик, выяснялось, что после ее ухода в декрет оголяется участок педагогического фронта. Тот, который будущая мамочка мужественно защищала. И тогда в прорыв бросали студентов пединститута. А кого еще? Называлось это – педагогический десант.
Таким образом, удавалось разом уморить множество зайцев.
Во-первых, студенты оказывались в роли учителей до получения диплома о высшем образовании. Существовала, конечно, и педпрактика, но это не в счет. Десяток уроков, проведенных под бдительным оком наставников, — не показатель. А тут будущий педагог окунался в учительское штормящее море месяца на три. Некоторые после педдесанта бросали учебу, осознав, что учительское поприще, увы, не для них.
Во-вторых, детишки не оставались бесхозными.
Ну, и в-третьих, экономились государственные средства. Студентам за ту же самую работу платили значительно меньше, чем педагогам со стажем.
Дыры педагогической передовой Серегой затыкались трижды. Но самым памятным был последний раз. Парень отправился преподавать русский язык и литературу в маленькую 8-летнюю школочку хутора Крылов. Сам, кстати, выбрал населенный пункт. Понравилось его поэтическо-басенное название.
Разумеется, Серега не мог знать, что в 4-х километрах от Крылова находится школа-интернат для детей с дефектами развития. Его питомцы, завершив учебу, оседали в здешнем колхозе. А куда бедолагам еще было деваться? Они были не в состоянии осилить учебу в СПТУ, не говоря уже о вузах. Работали скотниками, доярками, пастухами. Некоторые даже делали карьеру, выбивались в помощники механизаторов (что-нибудь поднести или подержать).
Бывшие выпускники интерната создавали семейные пары и заводили ни одного-двух ребятишек, как остальные, а 5-6 детей. Подросшая поросль шла получать знания в Крыловскую школочку, ту самую, которую облюбовал студент Серега. Все помнят, что в математике минус на минус дает плюс. Но в непростом деле размножения человеков все оказалось не так оптимистично.
Сереге досталось вести уроки русского языка и литературы в 5,7 и 8 классах. Плюс классное руководство в пятом. Непонятно, как справлялись отпрыски выпускников интерната для дефективных детей с алгеброй, геометрией, физикой, химией и английским, но о русский язык вдребезги разбивались корабли их невеликого интеллекта. Серега обнаружил, что 15-20 ошибок в диктанте – не самая большая проблема.
В 5-м классе училась Полинка Додонова, симпатичная, с голубыми глазками и трогательными кудряшками, похожая на Мальвину девчушка. Будущий филолог продиктовал ей предложение, и в ответ получтл старательно начертанный мелом на доске набор букв. Выяснилось, что алфавит Полинка знает. Просто собирать буквы в слова у нее не получается.
А вот для пятиклассника Вити Казарчука, прозванного для удобства Чуком, этот процесс не представлял трудностей. Чук и ошибок почти не делал, обладая врожденной грамотностью. Но слова у Вити в диктанте сцеплялись вместе, как вагоны в железнодорожном составе, и превращались в одно гигантское словище. Серега потратил кучу времени, пытаясь научить Чука делать пробелы между словами. Но добился лишь того, что Витя стал их рвать в середине или с краю. Например, предложение «Виноваты те дети, которые прогуливают уроки в школе» в исполнении Чука звучало так: «Вино ватытеде тикото рыепрогули ваюту рокивш коле». Получался самый странный в мире путь от вина к коле.
Но самым крутым «русистом» в 5-м классе, несомненно, был Саша Сережников. На третьем, примерно, уроке Серега дал ребятам на пробу диктант. Вечером открыл Сашину тетрадь и увидел… Как это называлось, студент не знал. То ли египетские письмена, то ли клинопись, то ли берестяная грамота, то ли китайские иероглифы. Но скорее какой-то замысловатый шифр, разгадывая который целый отдел по дешифровке шпионских донесений попал бы в психиатрическую больницу.
На следующий день на уроке Серега ткнул Сережникова лисьей мордочкой в тетрадь.
— Что это?
— Диктант, — доложил ученик, даже не моргнув глазом.
— Читай! – велел студент.
Саша положил тетрадку перед собой и… прочитал. Серега внимательно следил по тексту. Ни одного слова, ни единого предлога не пропустил, гаденыш…
Серегину развившуюся на этой почве депрессию директриса Анна Ильинична лечила в своем кабинете дефицитным в то время растворимым кофе с капелькой еще более дефицитного армянского коньяка.
— Мариночка тоже с ними мучилась, — успокаивала она парня. – Может, потому и в декрет поскорее ушла. Я тебя понимаю: когда детки делают 4 ошибки в одном слове, вместо «еще», пишут «ишшо», повеситься хочется. А ты поступай, как Марина. Составляй диктанты сам, не бери из сборников. Слов со сложной орфографией старайся избегать. И у тебя все получится…
И у Сереги действительно получилось. Благодаря совету Анны Ильиничны, у его питомцев стали появляется «тройки», «четверки». И даже «пятерки» у Полинки Додоновой. Серега диктовать ей слова и предложения по буквам. Тексты получались без единой ошибки, при этом написанные каллиграфическим почерком. Несколько генов в хромосомном наборе деревенской Мальвины «перегорели», «сплавились» вместе или «перемкнули». Но остальные-то были в порядке, в том числе те, что отвечали за каллиграфию.
Серегу стали похваливать на педсоветах и ставить в пример. И он, наверное, скоро стал бы первым кандидатом на медаль «За трудовую доблесть», но тут областной отдел народного образования пообещал прислать комиссию. Поступила информация, что в первую очередь будет проверяться грамотность учащихся.
За день до приезда комиссии студента срочно вызвала к себе Анна Ильинична.
— Сереженька, — сказала она умильно. – Ты не хочешь дня на три домой съездить? Отдохнешь, развлечешься… Обещаю, что эти дни я тебе засчитаю как рабочие. Понимаешь, ты – студент, Марина вот-вот родит, с вас взятки гладки. И я прорехи в знании русского языка на вас спишу. Мол, сначала прислали молодую специалистку без всякого опыта, потом – вообще, третьекурсника из педа. В результате, у учеников такая ужасная грамотность. Выручи меня…
Я, конечно, уехал и свободные 3 дня провел с толком. Но на четвертый вернулся. Десантники своих в беде не бросают, они могут совершить временную ретираду, если того требует оперативная обстановка. Но после необходимого маневра вновь возвращаются на передний край, под пули…
Анна Ильинична встретила меня радостно. Выяснилось, что методисты и инспекторы облоно до того, как оказаться в Крылове, проверила два десятка самых задрипанных сельских школ. И убедилась, что грамотность везде практически на нуле. Поэтому нашей директрисе не очень попало. Ей даже посочувствовали, мол, понимаем, с каким контингентом приходится иметь дело.
Но меня все это, честно говоря, не сильно интересовало. Любопытство раздирало, как прошел нормальный, не облегченный диктант в моем пятом классе. И я спросил об этом Анну Ильиничну.
— Перед диктантом, чтобы не травмировать комиссию, я отправила трех учеников домой, — вздохнула директриса. – Своей, так сказать, властью…
— Додонову, Казарчука и Сережникова, — догадался я.
— Верно. Остальные 12 пятиклассников диктант написали. Получили 4 «двойки»…
— Всего четыре? – у меня челюсть отпала. – А остальные?
— А у остальных «единицы», — улыбнулась Анна Ильинична и руками развела.
Сергей Беликов
Загрузка ...